Давнишние друзья…» — эту историю о совершенном проявлении самоотречения Учитель поведал, проживая в Джетаване. (Вводный отрывок соответствует истории, описанной в «Большой джатаке о Нараде» (Ja 544)).
Эта история была рассказана Учителем… в связи с обращением (усмирением) нага Кашьяпы из Урубильвы (Урувеллы). Учитель, благодаря которому началось славное правление закона, обратив в своё учение аскета Урувелу-Кашьяпу и остальных, пришёл в сад наслаждений Лахиваны в окружении тысячи бхикшу, которые до этого были аскетами, чтобы убедить царя Магадхи воплотить данные себе же самому обещания1. И в это время, когда царь Магадхи, пришедший с мириадами сопровождающих, сел, поприветствовав Обладающего десятью силами, среди брахманов и домохозяев его окружения возникли следующие размышления: «Встал ли Урувела-Кашьяпа под духовное руководство великого подвижника или великий подвижник поставил себя под духовное начало Урувела-Кашьяпы?» И Благословенный, уразумев размышления, возникшие в умах двенадцати мириад магадхийских брахманов и домохозяев, обратился к почтенному Урубильве-Кашьяпе следующей гатхой:
Что увидел такого, о ты, Урувелы прославленный житель,
Что тебя побудило оставить все жертвы святому огню?
О Кашьяпа, тебе я вопрос задаю: как же так получилось,
Что покинуть ты вынужден был агнихотру свою?2
Тогда старец, понявший смысл слов Будды, отвечал ему такими словами:
Приношения в жертву огню говорят лишь о формах, о звуках и вкусах,
Удовольствиях чувственных и о женщинах нам говорят.
Эти вещи все суть элементы материи тленной, полны загрязнений.
Я теперь в приношении жертвы огню больше смысла не вижу,
В подношениях больше я радости не нахожу.
И чтобы продемонстрировать, что он ученик, он положил свою голову у стоп Татхагаты и сказал:
— Благословенный — мой учитель, а я — его ученик. Сказав это, он семь раз поднялся в воздух на высоту одной пальмы, двух пальм и так далее до семи пальм, а затем, спустившись и выразив почтение Татхагате, он сел рядом с ним.
Великое скопище народа, увидев это чудо, воздала славу Учителю, сказав:
— О великая сила Будды! Урувела-Кашьяпа, хотя и был полон столь твёрдых убеждений и считал себя Cвятым, разорвал узы заблуждения и был обращён Татхагатой.
Учитель промолвил:
— Нет ничего удивительного в том, что я, достигший сейчас всеведения, обратил его; в прежние времена, когда я был Брахмой по имени Нарада и ещё был подвержен страстям, я разорвал узы заблуждения этого человека и сделал его смиренным, — и по просьбе слушателей он рассказал следующее…
— В прошлом на месте нынешнего Бенареса был город Судассана, в котором жил царь Брахмадатта. Его главная супруга родила Бодхисаттву. Лицо его было великолепно, словно полная луна, и поэтому его назвали Сомакумарой. Когда он достиг зрелого возраста, из-за его пристрастия к соку сомы и привычки возливать его, люди прозвали его Сутасомой (разливатель сомы). Когда он достиг совершеннолетия, его обучили в Таксиле свободным искусствам, а по возвращении домой отец передал ему белый зонт, и он праведно правил своим царством и владел обширными владениями. У него было шестнадцать тысяч жён и наложниц с Кандадеви в качестве главной супруги.
Когда же он обзавёлся многочисленной семьёй, то стал недоволен домашней жизнью и удалился в лес, желая принять аскетический образ жизни. Однажды он позвал своего цирюльника и обратился к нему с такими словами:
— Когда ты увидишь на моей голове седой волос, ты тут же доложишь мне об этом.
Цирюльник согласился и, однажды заметив седой волос, сообщил об этом царю.
Царь молвил:
— Тогда, цирюльник, выдерни его и положи мне в ладонь.
Парикмахер выдернул волос золотым пинцетом и положил ему в руку.
Великая Сущность, увидев это, воскликнул:
— Моё тело стало добычей старости!
В испуге схватив седой волос, он поспешно спустился с террасы и воссел на трон, поставленный на виду у всего народа. Затем он созвал восемьдесят тысяч советников во главе со своим полководцем и шестьдесят тысяч брахманов во главе со своим семейным жрецом, а также многих других своих подданных и граждан и сказал им:
— На моей голове появился седой волос. Это значит, что теперь я старик. Знайте, что я становлюсь аскетом, — и повторил первую гатху:
Давнишние друзья и горожане,
Которые собрались здесь сегодня,
И вы, мои визири, коим верю,
Внимайте же теперь моим словам.
Коль скоро на моём челе увидел
Среди своих волос седые нити,
По собственному волеизъявлению
Отныне быть монахом я решил.
Услышав такие слова, каждый из них, преисполнившись уныния, повторил следующее:
Слова неподобающие эти,
Которые сейчас ты произносишь,
В моём пробитом сердце заставляют
Стрелу дрожать. О царь, теперь подумай:
А что же станет с жёнами твоими,
Которых ты имеешь аж семь сотен.
Что будет с ними, если ты уйдёшь?
Затем Великосущностный произнёс третью гатху:
И горю жён моих, и всех печалей
Другой найдётся вскоре утешитель,
Ведь юные они совсем годами
И так очаровательны на вид,
Но я же устремлён к небесной цели,
Монахом быть сей выбор мне велит.
Будучи неспособными дать достойный ответ царю, советники поспешили к его матери и всё ей рассказали. Та прибежала к нему в большой спешке и, спросив: «Правду ли говорят, дорогой сын, что ты хочешь стать аскетом?», — произнесла такие слова:
О, несомненно, был тот день несчастным,
Когда я стала матерью младенцу,
Увы, я стала матерью тебе!
Ведь ты не внял теперь моим стенаниям,
К слезам моим остался безучастным,
А собрался теперь монахом быть!
И тот злосчастный день я проклинаю,
Когда на этот свет родить решила
Тебя, мой Сутасома драгоценный.
За то, что ты не внял моим стенаниям,
К слезам моим остался безучастным,
А собрался теперь монахом быть!
Пока мать оплакивала его, Бодхисаттва не проронил ни слова. Она осталась в одиночестве и продолжала плакать. Тогда они рассказали об этом его отцу, который пришёл и произнёс следующие слова:
Но что это за Дхарма, при которой
Ты вынужден своё покинуть царство
И дом родной, в котором оставляешь
Ты пожилых родителей стареть,
И в полном одиночестве собрался
Себя в аскета келью запереть?
Услышав это, Великосущностный продолжал спокойно молчать.
Тогда его отец молвил:
— Мой дорогой Сутасома, хотя ты и не питаешь привязанности к своим родителям, у тебя много молодых сыновей и дочерей, которые не смогут жить без тебя. Почему бы тебе не стать аскетом, когда все они достигнут зрелого возраста? — И он повторил седьмую гатху:
Я вижу, у тебя детишек много,
И все-то малыши годов незрелых.
Какое горе с ними приключится,
Когда поймут, что рядом нет тебя?
На что Великая Сущность повторил следующую гатху:
Да, у меня детишек очень много,
И все-то малыши годов незрелых.
Я с ними пребывал довольно долго,
Теперь я их покину навсегда.
Так Махасаттва изложил Дхарму своему отцу. И когда тот выслушал его изложение Дхармы, то сохранил внешнее спокойствие. Тогда об этом было рассказано семистам жёнам царя. И они, спустившись с дворцовой башни, вбежали к нему, обняв его за ноги. Они стали причитать, повторяя следующую гатху:
От горя и печали твоё сердце,
Конечно же, должно сейчас разбиться.
А может, сострадания не знаешь,
Раз на себя обеты принимаешь,
Нас, плачущих, покинув здесь одних?
Великосущностный, услышав их причитания, когда они бросились к его ногам и громко заплакали, повторил ещё одну гатху:
От горя и печали моё сердце
Сейчас не разобьётся, хоть и вижу,
Какую боль теперь я причиняю.
Раз на себя обет монаха принял,
То в жизнь его я должен воплотить.
Затем они рассказали об этом его супруге, и она, будучи тяжело обременённой ребёнком, хотя её время было уже близко, подошла к Махасаттве и, приветствуя его должным образом, почтительно встала по одну сторону, повторив следующие три гатхи:
О, несчастливым был тот день, когда я
Была наречена твоей невестой.
О Сутасома, муж мой дорогой!
За то, что ты не внял моим стенаниям,
К слезам моим остался безучастным,
Но стать монахом ты решил, о царь,
Будь проклят тот злосчастный день, в который
С тобой, о Сутасома, обручились,
За то, что безутешную в мучениях,
Меня ты оставляешь умирать,
Со всей определённостью решая
Судьбу монаха на себя принять.
Вот близок час, дитя должно родиться,
И я прошу тебя, о мой владыка,
О том, чтобы остался рядом с нами
До той поры, когда это случится.
Доколе ты однажды, в день ненастный
От нас оторван будешь навсегда.
В ответ Махасаттва молвил:
Вот близок час, дитя должно родиться,
Иди же и яви младенца миру.
Великой красоты родится мальчик.
Теперь я покидаю царство это,
Вдали от мира мне монахом быть.
Услышав его слова, она уже не могла сдержать своего горя и, схватившись за сердце обеими руками, сказала:
— Отныне, о мой владыка, нет больше славы в нашем доме. — Затем, утирая слезы, она громко запричитала. Чтобы утешить её, Великосущностный произнёс следующие слова:
Моя царица Канда, дорогая,
С лесного цвета тёмными очами,
Не плачь теперь по мне, роняя слёзы.
Взберись на высоту дворцовых башен,
Взирай оттуда — я дворец покину
Без мысли и заботы о тебе.
Не выдержав его слов, она взошла на башню дворца и сидела там, плача.
Тогда старший сын Махасаттвы, увидев это, сказал:
— Почему моя мать сидит здесь и плачет? — И повторил этот стих в форме вопроса:
О дорогая матушка, скажи мне,
Обидеть что тебя могло так сильно,
Что на меня так смотришь и рыдаешь?
Кого же из родни я, нечестивец,
Обязан смерти за тебя придать?
Тогда царица произнесла следующую строфу:
С великой головы того, который
Заставил горевать меня безмерно,
Упасть не должен ни единый волос.
Узнай же, сын, то был владыка царства,
Который молвил мне: «Дворец покину
Без мысли и заботы о тебе».
Услышав её слова, он сказал:
— Матушка, что это ты такое говоришь? Если это так, то великая беспомощность охватит всех нас. — И, причитая, произнёс следующий стих:
С которым мы когда-то в парк скакали
Увидеть, как слоны сойдутся в схватке,
Теперь уходит, чтобы стать монахом.
Что делать стану я без Сутасомы,
В ничтожество какое превращусь?
Тогда его младший брат, которому было семь лет, увидев их плачущими, приблизился к матери и сказал:
— Дорогие мои, отчего вы так горюете? — Узнав причину, он сказал: — Ну перестаньте плакать, я не позволю ему стать аскетом — и утешил их обоих, а сам вместе со своей няней, спустившись с дворцовой башни, пошёл к отцу и сказал: — Дорогой отец, мне сказали, что ты покидаешь нас против нашей воли, чтобы стать аскетом, я не позволю тебе стать аскетом. — И, крепко обняв отца за шею, он произнёс:
Вот матушка, которая рыдает,
И старший брат, исполненный печали,
Желают, чтобы ты остался с нами.
Тебя возьму я за руку покрепче,
Ты против нашей воли не уйдёшь.
Тогда Великая Сущность подумал: «Ребёнок может стать помехой, как же мне перехитрить его?» Он взглянул на няню ребёнка и сказал:
— Матушка-кормилица, посмотри на это украшение из множества драгоценных камней. Оно будет твоим, если ты уведёшь моего сына. Он не должен стать мне помехой сейчас!
Поскольку сам он не мог отстраниться от сына, который держал его за руку, он уступил ей подарок и произнёс следующие строфы:
Теперь же встань, кормилица, пусть отрок
В других местах забавам предаётся,
Не может он помехой мне явиться,
Преградой в восхождении высоком
Дорогою небесного пути.
Она приняла подкуп и, утешая ребёнка, увела его подальше. Причитая, она повторяла такие строфы:
Должна ли драгоценность я отвергнуть?
К чему подарок царский пригодится?
Что проку мне в безделице красивой,
Когда мой Сутасома, став аскетом,
Навеки покидает этот мир?
В это время его главнокомандующий размышлял: «Мне думается, царь пришёл к выводу, что в казне у него недостаточно сокровищ; не лишним будет напомнить, что у него их много?» — И, представ перед царём, отсалютовал ему и произнёс:
Ларцы твои наполнены богатством,
Сокровищем несметным ты владеешь,
Уже весь мир лежит у ног твоих.
Воспользуйся теперь моим советом:
Ищи покоя, а не становись аскетом.
На что Великосущностный отвечал ему следующее:
Ларцы мои наполнены богатством,
Сокровищем несметным я владею,
Себе весь мир сумел я подчинить.
Теперь же это всё я оставляю
Того лишь ради, чтоб монахом быть.
Когда главнокомандующий, выслушав ответ, удалился, поднялся богатый купец по имени Кулаваддхана. Выразив почтение царю, он повторил следующую гатху:
Я накопил великие богатства,
Которые, о царь, неисчислимы.
Теперь же созерцай: я добровольно
Тебе передаю богатство это.
От мира не беги, не будь аскетом.
Услышав это, Великосущностный повторил следующую гатху:
Я ведаю о том, Кулаваддхана,
Что ты богатство мне своё даруешь,
Но я небесной цели добиваюсь,
Поэтому мне следует отречься
От мира скорби, полного греха.
Как только Кулаваддхана выслушал это и ушёл, он обратился к своему младшему брату Сомадатте:
— О мой дорогой брат, словно дикая птица в клетке, я противлюсь этой неволе. Неприязнь к домашней жизни берёт верх. Сегодня же я стану аскетом. Берёшься ли ты управлять этим царством вместо меня? — И передав ему бразды правления, он повторил такую гатху:
О Сомадатта, как же странно это,
Что ненависти чувство я питаю
К своим порокам, часто о которых
Я вспоминаю. Но теперь довольно,
Аскета жизнь сегодня началась.
Услышав эти слова, Сомадатта тоже захотел стать аскетом и, чтобы дать понять это, он произнёс:
О дорогой мой Сутасома,
Согласно волеизъявлению,
Живи в аскета келье скромной.
И я желал бы стать аскетом,
На что мне жизнь теперь такая,
Когда в ней больше нет тебя?
Отвергая эти слова, Сутасома повторил полустишие:
Идти со мною ты не можешь,
Ведь у людей по всей державе
В домах погаснут очаги.
Услышав это, люди бросились к ногам Махасаттвы и, причитая, сказали:
Не покидай нас, Сутасома!
Ведь что же будет с нами всеми?
Мольбы услышишь ли теперь?
Тогда Великосущностный молвил:
— Ну не печальтесь. Хоть и был я с вами так долго, теперь мне придётся расстаться с вами, ибо нет постоянства ни в одной из существующих вещей. — И, наставляя людей в Дхарме, он говорил им:
Потоки наших скоротечных дней
Сквозь сито бег воды напоминают.
Вода, увы, так быстро утекает,
Что скудность бытия не оставляет
Здесь места для беспечности совсем.
Потоки наших скоротечных дней
Сквозь сито бег воды напоминают.
При этой ограниченности жизни,
Лишь глупых можно отыскать немногих,
Бездарно прожигающих свой век.
Закованные в чувственные узы,
Куда такие люди попадают?
Собой пределы ада расширяют,
Миры голодных духов и животных
Собою непрестанно умножают.
И сонмы их средь асуров видны.
Так Махасаттва наставлял людей в Дхарме. Взобравшись на вершину и стоя на самом верхнем, седьмом ярусе Дворца цветов, он срезал мечом пучок волос на голове и воскликнул:
— Теперь я для вас никто, выбирайте себе нового царя. — И с этими словами бросил срезанные локоны волос, тюрбан и всё остальное в толпу, которая тут же растащила все вещи, катаясь по земле и громко стеная.
На месте событий поднялось облако пыли на большую высоту, и некоторые люди, стоявшие поодаль, говорили между собой:
— Должно быть, царь бросил свой срезанный пучок волос и всё остальное в толпу, поэтому возле дворца поднялись клубы пыли. — И, причитая, произнесли следующие строфы:
Смотри, вот это облако из пыли
Над царскими палатами нависло;
Похоже, наш прославленный владыка
Сбрил локоны и бросил их в толпу.
Махасаттва послал сопровождающего и велел принести всё необходимое для аскета. Он велел цирюльнику сбрить волосы и бороду и, бросив на кушетку роскошное одеяние, он разорвал его на лоскуты крашеной ткани. Нацепив жёлтые заплаты из ткани, он прикрепил на левое плечо глиняную чашу и с посохом в руке прохаживался взад и вперёд по верхнему этажу, а затем, спустившись из дворцовой башни, вышел на улицу, но никто даже не узнал его, пока он шёл. Тогда семьсот царских жён, поднявшись на башню и не найдя его, а увидев только горстку его украшений, спустились вниз и рассказали остальным шестнадцати тысячам наложниц, говоря: «Могучий Сутасома, ваш дорогой господин, стал аскетом», — и, громко причитая, удалились прочь.
К этому моменту народ уже знал, что махарадж стал отшельником. Весь город пребывал в великом замешательстве, а люди на улицах говорили:
— Наш царь стал монахом. — Собравшись у дворцовых ворот, народ выкрикивал: — Наш раджа должен быть здесь или там. — И они бегали, заглядывая во все места, посещаемые царём. Так и не отыскав его нигде, они бродили взад и вперёд, произнося свои сетования в следующих строфах:
Дворцовых башен своды золотые
Украшены прекрасными цветами —
Здесь, в окружении красавиц юных,
Прогуливался он и вместе с ними,
Цветочные гирлянды поправлял.
Его остроконечные палаты
Убранством золотым чаруют взоры,
Украшены букетами цветов —
Здесь царь, в кругу своих родных и близких,
Разгуливал во славе и красе.
Вот царский сад — здесь радуга соцветий
Во все сезоны свой окрас меняет;
И махарадж, в кругу своих красавиц,
В обнимку вместе с ними здесь гуляя,
Цветов гирлянды часто поправлял.
В его озёрах цвета голубого,
Который придают ему кувшинки,
Гнездятся стаи перелётных птиц —
Здесь царь в кругу своих родных и близких
Разгуливал во славе дней своих.
Так народ оплакивал его повсеместно. Возвратившись на дворцовую площадь, люди повторяли следующую гатху:
Наш Сутасома-царь, как ни прискорбно,
Оставил трон и жизнь аскета выбрал,
И, облачившись в жёлтые одежды,
Бредёт он в одиночестве куда-то,
Как слон усталый, сбившийся с пути.
Тогда они вышли, оставив всё своё домашнее имущество, и, взяв за руки своих детей, направились вслед за Махасаттвой, а с ними — их родители, маленькие дети и шестнадцать тысяч танцующих девушек. Вслед за исходом горожан, которые оставили город совершенно пустым, за ними последовали деревенские жители. Так, Махасаттва с компанией, занимавшей двенадцать йоджан3, отправился в сторону Гималаев.
Тогда Шакра (Индра), помня о его Великом отречении, обращаясь к Вишвакарме, сказал:
— Друг Вишвакарма, царь Сутасома уходит из этого мира. Ему должно иметь место для обитания: там будет огромное собрание людей. — И он отправил его, сказав: — пойди и воздвигни скит длиной в тридцать йоджан и шириной в пять йоджан на берегу Ганга в стране Гималайской.
Он так и сделал и, снабдив этот скит всем необходимым для аскетической жизни, проложил к нему прямую пешеходную тропу, а затем вернулся в мир дэвов. По этой тропе Великая Сущность вошёл в скит и, посвятив прежде всего себя, он затем принял в сан и остальных. И было посвящено их такое великое множество, что пространство в тридцать йоджан было заполнено ими.
Повествование о том, как Вишвакарма построил скит, как великое множество приняло посвящение и как был устроен скит Махасаттвы, — всё это следует понимать так, как оно описано в «Хаттипалаятаке» (Ja 509).
Если же в уме какого-либо человека возникала мысль о желании или любая другая ложная мысль, Великая Сущность приближался к нему по воздуху и, сидя скрестив ноги в пространстве, обращался к нему с назиданием в нескольких гатхах:
Утех любви былые похождения
В уме не вызывай своём с улыбкой,
Чтоб в похотливом городе восторга
Не разбудил ты похоть ненароком
И, разбудив, не погубил себя.
Без устали вам должно днём и ночью
Одаривать людей добросердечием —
Так добродетель приведёт вас
В небесный град богов, где обитают
Творители благие добрых дел.
И скопление этих святых, следуя его наставлениям, предназначено было для царства Брахмы, а историю эту должно рассказывать в точности так, как она изложена в «Хаттипалаятаке» (Ja 523).
Завершив своё повествование, Учитель молвил:
— Не только сейчас, о монахи, но и раньше Татхагата совершал Великие отречения. — и он растолковал Джатаку следующим образом:
— В то время отец и мать были членами двора великого царя, Канда была матерью Рахулы, старший сын — Шарипутрой, младший — Рахулой. Кормилицей была Кхуджуттара. Кулаваддханой, богатым купцом, — Кашьяпа, главнокомандующим — Маудгальяна, принцем Сомадаттой — Ананда. Царём же Сутасомой был я сам.
